ПУБЛИКАЦИИ

Афанасий (Сахаров Сергей Григорьевич) - епископ 

Серафим (Звездинский Николай Иванович) епископ 

Г. А. Крамор
"Ишим – остановка на крестном пути"
(судьбы Серафима Звездинского и Афанасия Сахарова)

…Друг с другом в своей земной жизни они встретились только раз – на этапе, что отправлялся на север России. Но их пути-дороги впоследствии ещё раз сошлись, только в разное время, в другой географической точке необъятной страны – в городе Ишиме. А еще их судьбы объединяла непоколебимая решимость посвятить себя служению Богу. Их жизнь стала настоящим подвигом, но совсем иного рода, чем подвиги официальных героев тех лет; он был внешне не заметен, но тем сильнее раздражал сильных мира сего. Это был подвиг веры, подвиг молитвы. За него они приняли страдания, за него были удостоены предстояния у Престола Всевышнего.

Серафим (Звездинский), епископ Дмитровский

Ровно сто лет назад, в июле 1903 года, в Саровской обители произошло знаменательное событие – торжественное прославление преподобного старца Серафима. На всенощном бдении в день открытия святых мощей 18 (31) июля канон над гробом читал настоятель московской единоверческой Свято-Троицкой церкви о. Иоанн Звездинский. Читал вдохновенно, и не только потому, что сам был автором канона, стихир, тропаря и кондака, написанных по поручению Святейшего Синода. Но и потому, что сердце его было преисполнено благодарности преподобному старцу, спасшему от неминуемой гибели сына Николая, воспитанника Московской духовной семинарии, который тоже приехал в Саров на торжества.

Он появился на свет 7 апреля 1883 года, в дни Великого поста и стал третьим ребенком в семье уважаемого и почитаемого многими москвичами протоиерея. Имя новорожденному было дано в честь святителя Николая Мирликийского, весьма почитаемого на Руси. На третьем году его жизни семейство осиротело – умерла добрая матушка, и маленький Коля остался под наблюдением отца, няни и старшей сестры. Отец всегда брал его на службы, считая это очень важным для его духовного воспитания: «Пусть даже и спит – но в храме». Однажды мальчик увидел отца во время службы в алтаре стоящим у святого Престола и вошел туда через раскрытые царские врата, что позволялось только диакону и самому священнику. Молящиеся в храме сначала смутились, а потом увидели в этом дивное предзнаменование его будущего жизненного пути.

Окончив Заиконоспасское духовное училище, Коля успешно поступил в семинарию. На третьем году учения, когда ему было 18 лет, заболел гнойным воспалением желез. Боль была нестерпимой; несчастный грыз подушку, чтобы сдержать стоны. Болезнь прогрессировала, врачи разводили руками и подготавливали отца Иоанна к печальному исходу. Однако в это время в Москву приехал настоятель Саровской пустыни игумен Иерофей, большой друг отца Иоанна. Он подарил ему маленький портрет старца Серафима, саровского подвижника. А страдающему Коле он сказал: «Вот – истинный врач». Как к последней надежде обратился к нему умирающий отрок, приложив образ к больному месту. В слезах он тихо уснул – впервые за два месяца – а наутро его состояние резко улучшилось. Дело пошло на поправку; отец послал в Саров извещение о чудесном выздоровлении.

Свидетельство послужило еще одним поводом к прославлению дивного старца в лике святых. А Коля в благодарность за исцеление твердо решил отдать подаренную ему жизнь на служение Богу. И на третьем курсе, но уже Московской духовной академии, в 1908 году он принял монашеский постриг с именем Серафим – в честь своего небесного исцелителя. После пострижения его лицо сияло таким неземным светом радости, что ректор семинарии воскликнул: «Вот доказательство светлости монашеских подвигов и действия Божией благодати». Начинался трудный путь духовной борьбы…

Через год монах Серафим стал священником, отцом Серафимом. По окончании академии в 1910 году его оставляют преподавателем семинарии, а через четыре года возводят в сан архимандрита и поручают управлять Чудовым монастырем. Этот монастырь, располагавшийся в Московском Кремле, был свидетелем многих радостных и печальных событий истории России. Основанный в середине XIV века митрополитом Алексием, он горел и разорялся поляками в Смутное Время, не пощадила его и наполеоновская армия.

Последний удар история нанесла по Чудову монастырю, да и не только по нему, в 1917 году. В Кремль съезжаются участники Поместного собора, на котором предстоит выбрать, впервые после двухвекового перерыва, нового Патриарха – а сама Русь, словно сорвавшись с узды, мчится к духовной бездне. В начале ноября начался штурм Кремля большевистскими отрядами. Солдаты намеренно стреляли в кресты, лики святых. В этой обстановке 4 декабря, в праздник Введения во храм Богородицы, в Успенском соборе состоялась интронизация Патриарха Тихона. А в октябре 1918-го Чудов монастырь был закрыт. Монахи навсегда покинули древнюю обитель.

Отец Серафим творил в уединении молитвенный подвиг, пока его не вызвал к себе Патриарх, чтобы взять в помощники. И 3 января 1920 года Серафим Звездинский был посвящен во епископы города Дмитрова, относившегося к Московской епархии. Так он стал викарием, т.е. заместителем Патриарха как правящего архиерея. После посвящения, во время праздничного обеда, митрополит Сергий (Страгородский), взяв свою столовую ложку, заметил: «Советую, Владыко, запастись ложкой. Придётся идти в тюрьму, а там этот предмет очень нужен».

Дмитровцы горячо полюбили своего пастыря за проповеднический дар, молитвенность, любовь к каждому духовному чаду, верному или заблудшему. Многие люди, давно забывшие Бога и Его заповеди, вновь обратились ко Христу после искреннего слова владыки. Служил епископ Серафим поочередно в разных храмах города, их было много, – и всегда туда устремлялись верующие, желая попасть на трогательную и вдохновенную службу. А потом они большой толпой, с пением молитв провожали его до дому. Всего три года привелось ему служить в Дмитрове, но память о нем жива в этом городе до сих пор. Сам владыка не уставал повторять в письмах из разных мест ссылок: «Помню вас всех, в сердце моем ношу вас…»

В конце 1922 года исполнились слова митрополита Сергия. Владыка Серафим оказался в заточении – сначала на Лубянке, потом в Бутырской, Таганской тюрьмах. Страдая от многих болезней, он никогда не забывал своего пастырского долга. Делился с сокамерниками продуктами, что посылали духовные дети, утешал их и возвращал ко Христу; сам же ходил в рваном подряснике. В мае 1923 года владыка был сослан в Зырянский край. В дороге рядом с ним оказался епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), который встретил день своих именин на этапе, в арестантском вагоне.

В эти годы бурно развивается движение обновленчества, провозглашавшее своей целью реформирование церковных уставов, упрощение службы, отмену монашества и прочие далекие от духа христианства деяния. Подлинной же целью этого движения, которое поддерживалось советской властью, было внести внутренний раскол в Русскую Церковь. Поначалу к нему примкнуло до трети священнослужителей, в том числе и митрополит Сергий (Страгородский); впрочем, он, как и многие другие, через некоторое время отошел от обновленчества, принеся покаяние. Владыка Серафим внимательно следил из ссылки за происходящим в епархии, в письмах увещевая держаться дальше от незаконного движения, не поддаваться на провокацию безбожников.

В тихой и молитвенной жизни прошли два года в Зырянском крае. Затем – возвращение в Москву. Только что скончался патриарх Тихон, и Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Крутицкий Петр (Полянский) призвал епископа Серафима быть своим помощником. Но советскую власть не устраивал такой решительный сторонник православия, как митрополит Петр. Вскоре он был арестован, а летом 1926 года и епископ Серафим был выслан из Московской области. Крестный путь продолжился…

29 июля 1927 года митрополит Сергий, когда-то предрекший Звездинскому тюрьму, а теперь ставший заместителем Патриаршего Местоблюстителя, издал Декларацию о лояльности советской власти, обязывающую Русскую Церковь подчиниться правящему режиму. Большая часть верных иерархов, включая сосланного митрополита Петра, не поддержала эту декларацию, считая ее соглашательством с безбожной властью и превышением полномочий митрополита Сергия. Владыка Серафим также не принял Декларацию и, считая своим законным начальником только Петра Крутицкого, подал прошение об увольнении.

Но оно означало только неучастие в делах церковного управления, ничуть не освобождая от христианского долга. Владыка уехал в Дивеевский монастырь, основанный Серафимом Саровским. А после его закрытия в 1929 году поселился в городе Меленки Владимирской области, где почти пять лет провел в затворе, в молитве и наставлении своих духовных детей. Очень любил птиц, кормил их с руки, и они сопровождали его даже в прогулках по саду во дворе домика, где жил владыка.

В начале тридцатых поднялась новая волна репрессий. В апреле 1932 года последовал четвертый арест епископа Звездинского. Приговор – три года ссылки в Казахстан. Тяжелейшая дорога, жара вызывали сердечные приступы. Сначала Алма-Ата, потом Гурьев, Уральск – везде по нескольку месяцев, и всякий раз – тяжелейшие переезды. От голодной смерти спасала только поддержка верных дмитровцев. В Уральске, когда владыка почти умирал от малярии, по настоянию врача подали прошение о переводе в местность с лучшим климатом. В январские крещенские морозы 1935 года неожиданно пришел ответ – направление в Омск. Там получили последнее распоряжение: в Ишим. 3 февраля 1935 года страдальцы – владыка Серафим и его добровольные спутницы, духовные дочери инокини Анна и Клавдия – прибыли в наш город.

Ишим того времени – тихий провинциальный районный центр с невысокими деревянными домиками и тенистыми садиками во дворах. Уклад жизни еще во многом патриархальный. Но ветер времени вихрем пронесся и здесь, разметав в клочья былое стремление к благочестию. Взамен крестных ходов с иконами и хоругвями – демонстрации с портретами вождей… Здесь, в городе с «лучшим климатом» скитальцев тоже поначалу ожидала бесприютность. Но вскоре нашелся добрый старичок Александр Павлович, у которого изгнанники сняли квартиру в две комнаты на втором этаже дома № 84 по улице Республики (ныне улица Ленина). Ишим был уже давним местом ссылки, и местные жители привыкли принимать у себя «лишних» для советской власти людей.

Прежде всего в комнате владыки устроили небольшую домашнюю церковь, как это делали в каждом новом пристанище. Над треугольным столиком для совершения литургии – иконы страждущего Христа в терновом венце и «Умиление» Пресвятой Богородицы. Распорядок дня – такой же, как и прежде: рано утром – молитва, потом – Божественная литургия, после – чай, отдых, чтение Священного Писания, всенощная служба, небольшой ужин и вечерние молитвы. После этого владыка затворялся в своей комнатке для уединенной молитвы и чтения, в которых пребывал до утра. И так – каждый день. Особо усердными были молитвы перед большим образом святого Иоанна Тобольского, покровителя нашего края. Верилось, что он все устроит по воле Божией.

Дом, где жил владыка Серафим, не сохранился. Теперь на этом месте (между улицами Большой Садовой и Карасульской) – гаражи и котельная. Но его примерный вид известен по рисункам послушницы (будущей схимонахини) Анны, сделанным в 1935 году. Первый рисунок, изображающий дом, называется «Владыка возвращается домой». А откуда он возвращается – ясно из второго рисунка: «Владыка идет отмечаться в учреждение». Как ссыльный, епископ Серафим обязан был периодически регистрироваться в местном отделении НКВД. На рисунке легко узнается ишимский пейзаж: здания почты и милиции, между ними, вдалеке – белокаменная Никольская церковь.

Не поддержавшая обновленцев часть местного духовенства уважала ссыльного епископа. Но владыка с ними практически не общался, возможно, не желая их компрометировать. Тогда в городе уже были закрыты Богоявленский собор и Троицкая церковь, но в Никольской и Покровской еще совершались службы. Настоятель последней, протоиерей Константин Протопопов посылал на праздники освященный хлеб. Владыка благодарил, но в храмы не заходил, будучи в оппозиции к правящему митрополиту Сергию, которого не мог поминать во время службы в качестве Патриаршего Местоблюстителя.

Общению с посторонними владыка предпочитал молитвенное уединение; часто уходил в ближайший лес – и летом, и зимой. Предчувствуя скорую кончину (он даже совершил себе отпевание), готовился принять схиму – высшую степень монашества. Порою из Подмосковья приезжали духовные чада, благо, что Ишим стоял на железной дороге. Иногда спутницы епископа брали в местной библиотеке исторические сочинения и русскую классику. Однажды взяли новое издание Пушкина, но владыка приказал вернуть, увидев там богохульное стихотворение. В Ишиме же послушница Анна заболела тропической малярией. Врач, осмотрев ее, грустно покачал головой: смертельная форма болезни. Три дня лежала в жару и без сознания. Владыка ее причастил – и температура быстро снизилась, после чего дело пошло на поправку.

Срок ссылки епископа Серафима заканчивался в мае 1935 года. Однако, получив 8 декабря паспорт, он решил остаться в Ишиме. Проживание в «режимных» городах ему было запрещено; к тому же не было ни сил, ни средств на переезд куда-либо. Тем временем наступил страшный тридцать седьмой. Из Москвы приходили тревожные вести: идут массовые аресты священнослужителей. Еще по осени хозяина квартиры вызвали в НКВД и обязали сообщить, если заметит приготовления постояльца к отъезду. Ни владыке, ни его дочерям шагу нельзя было ступить без присмотра со стороны неких лиц. Старичок-хозяин рассказал, что в НКВД у него спрашивали, лучше ли других питается бывший ссыльный архиерей. Тот ответил: больше полугода пост, а мяса он и вовсе не ест как монах, на такую трапезу ни один рабочий не согласится. Пришлось «следователям» придумывать другой повод для обвинения.

Наступил июнь. В Духов день, отслужив литургию, владыка погрузился в чтение Священного Писания. Вдруг подозвал к себе Анну: «Дивные слова открылись мне у Соломона: Премудрость вечна, премудрость сотворила человека, человек рождается с плачем, плач через все житие его… Это гимн премудрости, надо его заучить…» 23 июня, в день памяти покровителя Сибири Иоанна Тобольского епископ Серафим совершил литургию. Как обычно, подал Анне с жертвенника свечу – но почему-то не горящую, а потушенную. После чая вышел в садик; вернувшись, пропел «вечная память». А ночью, когда владыка оправлял лампаду перед образом Спасителя в терновом венце, в дверь к нему тревожно постучала Клавдия: «Идут из НКВД…» Начался обыск. Перевернули все вещи, но священных сосудов не коснулись. Владыке сказали: «Вы поедете с нами». Анна хотела кричать, но ее грозно предупредили: «Если не замолчите сами – заставим». В пять часов утра вызвали лошадь и увезли владыку с собою – в ишимскую тюрьму.

Теперь здание тюрьмы – обычный с виду двухэтажный оштукатуренный жилой дом. В начале ХХ века здесь, на тогдашней далекой окраине, предприимчивые братья Фридрихс построили мельницу с нефтяным двигателем. Но недолго работала она на благо горожан. Грянула революция, и победителям понадобились мельницы иного рода: жернова хлебные сменились жерновами человеческих жизней. Тюрьма была пересыльной, всего в семь камер, в которых содержались не более месяца. Восьмое помещение на первом этаже – для охраны. Засыпанный ныне подвал, как рассказывают, помнит предсмертные крики расстрелянных. Мужское отделение находилось в этом, тогда мрачном краснокирпичном здании, с восточной стороны которого было пристроено деревянное здание женского отделения. Над небольшими оконцами (расширены в начале 50-х, после закрытия тюрьмы) – специальные «фартуки», чтобы оградить заключенных от внешнего мира. Территорию окружал высокий деревянный забор, опутанный по верху колючей проволокой.

Удивительно, но от тех далеких лет до нас донесся живой голос свидетеля. Надежда Игнатьевна Черных, которой в то время было 32 года, работала по совместительству фельдшером в «арестном доме». В начале 90-х годов она вспоминала, как придя однажды утром на работу, застала необычное оживление. Охранники говорили: привезли «владыку мира», «высочайшего по религии». Высочайший духом, но страждущий телом просил медицинской помощи – сильно болела печень. К сердечным приступам добавилось кишечное заболевание с высокой температурой.

На самом деле, охранникам было от чего придти в оживление. Постепенно поднималась новая волна «большого террора». Вместе с епископом Звездинским в ту ночь было арестовано 15 священнослужителей. Среди них были сторонники патриарха Тихона и обновленцы, настоятели ишимских церквей и ссыльные, расстриги и те, кто не отказался от духовного звания. Вероятно, начальник Ишимского райотдела НКВД, младший лейтенант госбезопасности Бараусов готовил громкий процесс. Но владыка Серафим, несмотря на сильнейшие приступы боли, отрицал свою виновность по статье УК 58, пункты 10, 11 – в принадлежности к «контрреволюционной организации Истинно Православная Церковь» и не называл ни одной фамилии.

28 июля верные дочери Анна и Клавдия принесли очередную передачу. Во дворе тюрьмы – перекличка, заключенные, в том числе все арестованные священнослужители, стоят рядами, готовясь к отправке на станцию. Немощного владыку посадили с вещами на повозку: «Прощайте, мои дорогие, больше не увидимся». – «Владыченька, мы с Вами поедем в Омск. Мы Вас не оставим…» В товарных вагонах, куда загнали заключенных – жарко, в воздухе – духота, как перед грозой. Воды давать не разрешают. Плач, рев родственников. А когда поезд тронулся, владыка трижды перекрестил и по-архиерейски обеими руками осенил своих дочерей. «Никто из наших попов не перекрестился, – заметили жители Ишима, – а епископ Серафим сам перекрестился трижды и всех нас благословил».

Ишим был последней остановкой на крестном пути владыки; Омск стал последним пристанищем. Громкого процесса не получилось: заработал массовый конвейер репрессий. Без суда, решением «тройки» Омского управления НКВД 23 августа 1937 года все 15 человек были приговорены к расстрелу (послушницам сообщили: десять лет лагерей). Приговор исполнен 26 августа. Вина епископа Серафима оговаривалась особо – «в Ишиме среди верующих слыл за святого человека»…

Афанасий (Сахаров), епископ Ковровский

«На епархиальном служении – 33 месяца. В изгнании – 76 месяцев. В узах и горьких работах – 254 месяца…» Так писал в своей краткой автобиографии в 1954 году второй герой нашего рассказа. Он родился 2 июля 1887 года в семье чиновника Григория Сахарова. Родители его были людьми очень благочестивыми. Отец первенца и единственного сына не раз говорил, отдавая последнее на помощь нуждавшимся людям: «Теперь я помогаю людям, а когда у Сережи будет нужда, найдутся люди, которые ему помогут». Как часто потом Сергей, будучи уже епископом Афанасием, убеждался в правоте этих слов! Все 22 года, проведенные им «в узах и горьких работах», находились добрые люди, не оставлявшие его своим участием.

Но это будет впереди. А пока – не исполнилось малютке и двух лет, как скончался отец. Мать, Матрона Андреевна, вся посвятила себя воспитанию сына. Он рос любящим и чутким человеком, с охотой ходил в храм и с ранних лет готовил себя к служению Богу. И сама мать хотела видеть сына монахом. Сергей Сахаров успешно закончил Шуйское духовное училище, затем – Владимирскую духовную семинарию. Особой радостью была для него учеба в Московской духовной академии, находившейся в Троице-Сергиевой лавре.

Лавра была основана преподобным Сергием Радонежским, и Сергей очень дорожил возможностью жить под покровом своего глубоко чтимого небесного покровителя. Академия, управлявшаяся преосвященным Феодором (Поздеевским), переживала пору своего расцвета. Будущий владыка с готовностью впитывал в себя духовные науки. Но особенно любил он литургику, науку о богослужении. С окончанием Академии в 1912 году Сергей Сахаров принял монашеский постриг с именем Афанасий. После получения священнического сана он был направлен преподавателем в Полтаву, а через год назначен в родную ему Владимирскую семинарию, где пользовался большой любовью своих учеников.

В конце 1917 года был созван Всероссийский Поместный Собор. Одной из задач Собора, помимо выборов Патриарха, было восстановление праздника Всем святым, в земле Русской просиявшим. Во времена реформ Никона этот праздник был отменен как не имеющий греческого аналога; пропал даже текст службы этого праздника. Иеромонах Афанасий, уже известный как большой знаток и любитель церковного Устава, стал одним из главных авторов-составителей новой службы вместе с известным историком-востоковедом, профессором Борисом Александровичем Тураевым. И по сию пору в день празднования Русских святых Православная Церковь воспевает их в том числе и устами святителя Афанасия. Он же разработал идею иконы, которая была написана только в 30-е годы. В восстановлении утраченного праздника можно было увидеть молитвенное призывание небесного воинства русских святых перед тяжелейшим испытанием в истории Русской Церкви.

Трудный и исповеднический путь ожидал молодого иеромонаха. 27 июня 1921 года он был хиротонисан во Владимире во епископа Ковровского, викария Владимирской епархии. Как терновый венец, возложенный некогда на Христа перед Его казнью, принял Афанасий архиерейскую митру. Впереди были тяжелейшие годы. Большевистский террор, изъятие церковных ценностей, движение обновленчества… В первый раз владыка был арестован в марте 1922 года и освобожден на следующий день. Затем последовала еще череда арестов-освобождений. Но он не шел на соглашательство с властью, а когда правящий митрополит Владимирский и Шуйский Сергий (Страгородский) уклонился в обновленчество, принял на себя управление епархией и борьбу с церковным расколом. В наказание был сослан в Зырянский край. В дороге туда произошла, как уже говорилось ранее, их первая и последняя встреча с епископом Серафимом (Звездинским).

Вернувшись из ссылки, владыка Афанасий участвовал в похоронах Святейшего Патриарха Тихона. А потом, как и владыка Серафим, вошел в подчинение митрополиту Петру (Крутицкому). Но приближались страшные и лукавые времена. В январе 1927 года последовал новый арест. Афанасий Сахаров оказался в Лубянской тюрьме, в одной камере со своим бывшим начальником митрополитом Сергием. Тот уже раскаялся в участии в обновленческом движении и был арестован в должности Заместителя Местоблюстителя Патриарха. Ему инкриминировали создание контрреволюционной организации, по делу о которой проходил и Ковровский владыка. Митрополит уверял, что не пойдет ни на какие компромиссы с большевиками. Но вышло так, что епископ Афанасий отправился в Соловецкие лагеря, а митрополит Сергий – на свое прежнее место, откуда вскоре призвал Русскую Церковь соединиться с безбожной властью.

А владыка продолжил свой крестный путь по тюрьмам и лагерям. Едва не погибнув на Соловках от тифа, он полубольным был отправлен по этапу за тысячи верст – в Туруханский край, и только в 1933 году, через шесть лет, вернулся в родной Владимир. От сотрудничества с митрополитом Сергием он решительно отказался и в результате был уволен на покой. Владыка поселился вблизи города Петушки, где занялся написанием труда «О поминовении усопших», посвященном памяти горячо любимой матери.

Но даже самая незаметная жизнь не могла спасти от преследований. В апреле 1936 года епископ был вновь арестован. Формальное обвинение нелепейшее – связь с Ватиканом и украинскими белогвардейцами. На самом деле – отказ присоединиться к официально разрешенной церковной иерархии. И снова тюрьмы и лагеря: Беломорско-Балтийские и Онежские. Смерть – то от болезни, то от пули охранника – постоянно ходила рядом, но чудом владыка остался в живых. Уже будучи, по собственному признанию, «доходягой», в июле 1942 года был освобожден с запретом проживать во Владимире. По совету заключенных из Омской области избрал ее как место для высылки и был направлен в Голышмановский район. Здесь он работал ночным сторожем в совхозе, а зимой стал регулярно ездить с поручениями от ветеринарного пункта в Ишим. Наконец, в январе 1943-го по разрешению областного УНКВД он был переведен в наш город.

Жизнь здесь стала для епископа Афанасия утешительным отдыхом перед грядущими новыми испытаниями. Приют себе он нашел на окраине, на станции Ишим, в доме № 10 по улице Тупиковской (ныне улица Герцена). Домик этот сохранился, но вид его уже не такой, как прежде: ушел под землю нижний полуподвальный этаж, в котором обитал ссыльный епископ. Хозяева – Николай Васильевич Сосунов и его жена Фекла Андреевна – радушно приняли постояльца. Владыка писал своим духовным чадам: «Хозяева мои старички очень хорошие. Старушка целый день хлопочет о еде… Вообще – благодарение Господу, – нынешнее обилие покрывает с избытком прошлогоднюю скудость».

Владыке Афанасию было категорически запрещено совершать церковные службы. Но его душа жаждала Божественной Литургии, и она совершалась тайно, в условиях строжайшей конспирации. Служил он в нескольких местах, у надежных людей. Одним из таких мест был дом Курочкиных на углу улиц Почтовой и Ленина (нынешний адрес – Рокоссовского, 41 и Малая Садовая, 134), который на некоторое время становился малой церковью. Дом этот также стоит по сию пору, и в нем долгие годы сохранялся снимок, сделанный одним из обитателей, Тимофеем Порфирьевичем Курочкиным. Рясу, в которой запечатлен владыка, сшили из военного сукна сестры фотографа – Александра и Феофила. Христианская сострадательность Курочкиных не позволила оставить в беде страждущего ссыльного архиерея. (Заметим в скобках далеко не случайный факт: сыновья Тимофея Порфирьевича тоже избрали путь иерейского служения; старший, Михаил, возглавляет приход в Тюмени, а младший, Иван, теперь – епископ Евтихий, под началом которого находится Ишимско-Сибирская епархия Русской Православной Церкви Заграницей.)

На дворе был 1943-й – год, когда началось послабление в отношении Православной Церкви. Стали открываться понемногу храмы, монастыри, зашла речь о выборах Патриарха… В Ишиме к тому времени не было ни одного действующего прихода. Теперь же верующие начали ходатайствовать об открытии хотя бы одного храма. Возглавить будущий приход предложили ссыльному владыке Афанасию – до тех пор, пока не будет назначен священник. Владыка посомневался – ему так хотелось вновь заняться богословским трудом, и он уже выписал себе необходимые книги – но принципиальное согласие дал. Сомнения же были связаны с вопросом: признавать или нет правящего митрополита Сергия главой Русской Церкви. В ожидании открытия храма многие ишимцы обращались к епископу с просьбой помолиться о них или своих родных, совершить требы. Их пожертвования очень помогали владыке выжить в это трудное время.

Об этом свидетельствуют иносказательные замечания в его письмах, отправленных из Ишима: «Сын †Матроны Андреевны пока работает понемногу на дому, это его весьма поддерживает. Поговаривают об открытии мастерской, и его приглашают. Он дал согласие, но сам не уверен. Впрочем, дело затягивается». Или, еще более выразительно: «Кум пишет, что он попал в такое место, где на большое расстояние в округе нет медицинского пункта. Местные жители, узнав, что он немного знаком с медициной, стали к нему обращаться, а он не считал себя вправе отказать в помощи больным. Теперь там хлопочут об открытии медицинского пункта, а он предполагает не оставлять без помощи жителей до тех пор, пока не будет прислан специальный врач».

Но тучи уже вновь сгущались. Неожиданно приехал некий старичок из Владимира. Владыка отнесся к земляку с полным доверием, не подозревая, что тот был провокатором. Письменные предупреждения близких перехватывались на почте. Наконец, 7 ноября 1943 года, в празднование очередной годовщины Октябрьского переворота, последовал арест. Обвинение (с которым владыка решительно не соглашался) – организация контрреволюционной группы «Истинно Православная Церковь», проведение «нелегальных молений» на дому, антисоветская агитация, пораженческие настроения. Все та же статья 58, пункты 10 и 11. Впереди были опять долгие годы тюрем и лагерей.

Закончился ишимский период жизни владыки, но здесь у него остались верные духовные чада. Ишимцы не забывали святителя Афанасия и в Сибирских лагерях. С ним поддерживала переписку Александра Порфирьевна, она же вместе с Еленой Семеновной Денисовой и Анной Павловной Сваловой (они жили неподалеку от Курочкиных, на улице Болотной, ныне Энгельса) посылала продуктовые посылки. Их имена неоднократно упоминает владыка в своих письмах; Ишим он также называл в 1951 году как одно из возможных мест жительства после освобождения. Посылками же владыка, как и в прежние годы, щедро делился с заключенными, завоевывая своей христианской любовью уважение самых застарелых уголовников. Все годы гонений он не переставал выполнять свой архиерейский долг: совершал уставные службы даже на тюремных нарах, проговаривая мысленно, по памяти слова молитв. Даже пост он умудрялся соблюдать во всей строгости и решительно не позволял остричь себе волосы как лицу духовного звания.

Лишь через четыре года после окончания последнего срока, в 1955-м, епископ Афанасий обрел долгожданную свободу. Во Владимирскую область, на попечение любящих его преданных друзей он вернулся инвалидом, совершенно немощным телом – но по-прежнему бодрым духом. Он признал правомочность избранного в 1945 году нового Патриарха Алексия и стремился поработать на ниве церковно-литургической работы. Но в храмах он застал полнейшее небрежение к Уставу службы, чем был очень огорчен. Его трудами по исправлению богослужебной практики в соответствии с Уставом мало кто интересовался. Зато последние годы владыки были озарены светом яркой любви к ближним. К нему сотнями шли за советом, и никто не уходил неободрённым. Годы страданий не угасили его духа, не заставили возроптать на судьбу. Особенно он ценил свое монашество, считая его наиболее спасительным для души. Владыка тихо скончался 28 октября 1962 года. На похороны во Владимире собралось множество людей, помнящих и любящих своего многострадального пастыря.

Судьбы владыки Серафима и владыки Афанасия были, конечно, разными в частностях и подробностях. Но их объединяло принятое ими страдание за веру, за Христа, несокрушимость монашеских обетов служения Богу. А наш город стал краткой остановкой на их крестном пути, местом молитвенного отдохновения и утешения. И это предназначение было с честью исполнено. Никто из ишимцев не выдал скитальцев, не донёс на них; с благословением покидали они Ишим, уходя не по своей воле навстречу новым испытаниям во спасение души своей и тех, кого Господь вверил им как пастырям человеческим. Первым на соборе Русской Православной Церкви Заграницей 19 октября (1 ноября) 1981 года в лике святых Новомучеников и Исповедников Российских, от безбожной власти пострадавших, был прославлен Серафим Дмитровский. А 1-3 (13-16 по н.ст.) августа 2000 года деяниями Юбилейного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви (Московская Патриархия) было определено прославление как Серафима Дмитровского, так и Афанасия Ковровского. И теперь мы можем быть уверены, что и у нашего города на небесах, пред Престолом Всевышнего, есть два молитвенных заступника – священномученик Серафим и священноисповедник Афанасий.

2003 год

Основные источники:

1. Афанасий (Сахаров), епископ. О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви. – СПб.: Сатисъ, 1995. – 240 с.
2. Все вы в сердце моём: Жизнеописание и духовное наследие священномученика Серафима, епископа Дмитровского / Сост., предисл. И.Г.Менькова. – М.: Изд-во ПСТБИ, 2001. – 608 с.: ил. – (Материалы по новейшей истории Русской Православной Церкви).
3. Гольдберг Р.С. Жизнь и смерть Серафима Звездинского, епископа // Книга расстрелянных. В 2-х тт. Т. 1 / Сост. Р.С.Гольдберг. – Тюмень: Тюменский курьер, 1999. – С. 484-491.
4. Житие епископа Серафима (Звездинского). Письма и проповеди. – Париж: ИМКА-Пресс, 1991. – 202 с.: ил.
5. Молитва всех вас спасёт: Материалы к жизнеописанию святителя Афанасия, епископа Ковровского / Сост., предисл. и примеч. О.В.Косик. – М.: Изд-во ПСТБИ, 2000. – 710 с.: ил. – (Материалы по новейшей истории Русской Православной Церкви).
6. Молю о тех, кого Ты дал мне…: Владыка Серафим (Звездинский) в воспоминаниях духовной дочери, схимонахини Иоанны (Анны Сергеевны Патрикеевой). – М.: Даниловский благовестник, 1999. – 208 с.: ил.
7. Святитель Афанасий (Сахаров), исповедник и песнописец / Автор-сост. инокиня Сергия (Ёжикова). – Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2003. – 368 с.: ил.