ПУБЛИКАЦИИ
Ксения Федоровна Любимова
Извлечь из небытия имена погибших.
В конце 1991 г. в архиве Московского управления Министерства безопасности и внутренних дел РФ были обнаружены неизвестные ранее, не стоящие на учете материалы. Это были 18 томов дел с предписаниями и актами о приведении в исполнение приговоров о расстрелах 20760 человек в период с 8 августа 1937 г. по 19 октября 1938 г. К работе над этими материалами была привлечена общественная группа по увековечению памяти жертв политических репрессий, руководителем которой был М.Б. Миндлин. С первых дней в этой группе трудилась Ксения Федоровна Любимова, составитель картотеки по расстрелянным на Бутовском полигоне в 1937–1938 гг., одна из создателей книги памяти «Бутовский полигон» и месяцеслова синодика «Русская Голгофа». Наш специальный корреспондент Анастасия Демина попросила Ксению Федоровну рассказать об огромной работе, проделанной участниками инициативной группы, результатом которой стала восьмитомная Книга памяти «Бутовский полигон» и другие издания.
– Ксения Федоровна, расскажите, пожалуй ста, о себе, о судьбе вашего отца.
Родилась я в Ленинграде, в 1927 г. Когда мне было около семи лет, мы переехали в Царское Село, называвшееся тогда Детским. В 1935 г. нашу семью выслали из Ленинграда – мы попали в печально известный «кировский поток», когда после убийства С.М. Кирова 1 декабря 1934 г. прокатилась волна массовых репрессий. Из Ленинграда высылали всех «бывших»: князей, графов, царских офицеров, а также священников. У отца в предписании значилось, что мы – СОЭ, т.е. социально опасные элементы (контрреволюционеры). Была и другая категория – СВЭ, социально вредные элементы (уголовники).
Мой отец Федор Александрович Любимов, кавалерист и пограничник, служил ротмистром в Хотинской пограничной бригаде, дослужился до полковника, прошел всю Первую мировую войну, имел много наград, в том числе за войну с Японией в 1905 г. Конечно, такой человек не мог быть не замечен органами НКВД. В предписании, выданном ему при освобождении из под стражи после суточного заключения, значилось: отправиться в ссылку в Казахстан на 5 лет с женой Натальей Андреевной и дочерью Ксенией, что и было сделано. Мы жили в Челкаре, Актюбинске, Джуруне (сейчас это поселок Октябрьский) и на Опытной станции, неподалеку от Джуруна. Отец везде мог найти работу, он был очень энергичным человеком. Родившись на Кубани в семье есаула и прослужив полжизни в кавалерии, он устроился зоотехником и тренером скаковых лошадей.
Его книгу «Зоопсихология как основа обучения лошади» в свое время одобрил к печати академик И.П. Павлов, но она была издана только в 2005 г., почти через 70 лет после папи ной гибели. Отца арестовали 9 августа 1937 г. и через 10 дней расстреляли.
А мой прадед со стороны мамы (отец бабушки) – есаул Астраханского казачьего войска, так что я со всех сторон казачка.
– Когда началась ваша работа над списками расстрелянных в Бутове? Как удалось выяснить, что Бутовский полигон – место массовых расстрелов и захоронений в 1937–1938 гг.?
В 1992 г. мне позвонил Михаил Борисович Миндлин (1909–1998), возглавлявший тогда Черемушкинское отделение общества «Мемориал», которое занималось увековечением памяти репрессированных в советские годы. В эту организацию входили дети, внуки пострадавших и люди, которым оказалась небезразлична эпоха «большого террора».
Сам Михаил Борисович – «колымчанин», более 10 лет провел на Колыме, сначала в лагере, в тяжелейших условиях, а потом еще оставался там в ссылке. Михаил Борисович был ком мунистом и не желал менять, по его же признанию, свои убеждения. Его заветным желанием было извлечь из небытия имена безвинно погибших, он страстно хотел, чтобы о репрессиях узнало как можно больше людей.
На протяжении многих лет сам факт вынесения внесудебными органами смертных приговоров тщательно скрывался. Семьям расстрелянных отвечали, что их родные осуждены на 10 лет без права переписки. Лгали и во время хрущевской оттепели, и при брежневском застое, и в первые годы перестройки. В начале 1991 г. Михаил Борисович пришел в Управление КГБ по Москве и Московской области к начальнику Группы по реабилитации полковнику Николаю Викторовичу Грашовеню. Тогда Миндлин, конечно, и предположить не мог, что в этом отмеченном недоброй славой учреждении встретит человека, готового ему помочь.
Благодаря Н.В. Грашовеню удалось получить от КГБ (ныне ФСБ) «расстрельные» книги по Бутову. «Расстрельных» книг нам дали девять. «Расстрельные книги» – это обиходное название, правильнее называть эти документы выписками из протоколов о расстреле, подписанных наркомом внутренних дел Ежовым. Незадолго перед этим определили пять мест в Москве, где хоронили расстрелянных в 1937–1938 гг.: полигон Бутово, совхоз «Коммунарка», Яузская больница, Ваганьковское кладбище и Донской монастырь. На самом деле известно 12 мест, но официально зарегистрировано из них только пять.
– О своем отце вам удалось получить следственное дело?
Да. Мне в этом тоже помог Н.В. Грашовень. Я писала в Казахстан, просила ознакомить меня со следственным делом отца. Из Актюбинска пришел ответ: «Согласно уголовно-процессуальному законодательству право ознакомления с уголовным делом предоставлено обвиняемому, адвокату и потерпевшему, проходящему по делу. Родственникам такое право не предоставлено». Николай Викторович был очень возмущен и по служебной линии помог мне получить дела отца из Ленинграда и из Актюбинска. В ленинградское дело была вложена тоненькая папочка. Оказывается, на мою маму тоже было заведено уголовное дело, которое в течение всей жизни сопровождало ее во всех переездах. И в Джуруне, и в Астрахани, и даже под Тулой в деревне Кочаки. Она умерла, так и не дожив до реабилитации мужа, моего отца.
– Как была организована работа со следственными делами и расстрельными книгами?
Работа с архивно следственными делами производилась по схеме, согласованной с сотрудниками ФСБ. Сначала на основе «расстрельных» книг мы сделали картотеку, в двух экземплярах. Один экземпляр передали в ФСБ, второй остался у нас, впоследствии он нам очень пригодился. Картотека еще не была закончена, а мы уже стали работать в ФСБ, делали выписки из архивно следственных дел, составляли небольшие реестрики с данными о фамилии, имени, отчестве, месте жительства и работы, должности, а также о дате рождения, ареста, расстрела и реабилитации. Эта информация опубликована в первых семи томах «Бутовского полигона». Сначала мы писали просто на листочках, у кого какие были, а потом заготовили специальные бланки-анкеты, которые придумал Павел Жанович Озол. Его отец и дядя были расстреляны в Бутово.
Раз в неделю мы ходили в ФСБ, часам к трем дня, а уходили в шесть семь вечера. В день просматривали дел по десять каждый. Работали сначала в приемной, а потом нас и внутрь пускать стали. Каждый раз нам хотелось просмотреть как можно больше дел. Всем казалось, вот вот запретят! Потом начали печатать списки на пишущей машинке. Этим занималась как раз я – у меня была дома пишущая машинка. Михаил Борисович Миндлин, когда узнал об этом, очень обрадовался. Я и списки печатала, и часть карточек для картотеки. Остальные карточки делали несколько женщин – кто на машинке, а кто и от руки писал. Среди пострадавших было много духовенства, поэтому я стала делать еще отдельный список священно и церковнослужителей. Потом этот список показали Патриарху Алексию II, и он благословил нас и крест ставить, и храм строить.
К концу 1994 г. мы просмотрели уже около 3,5 тыс. дел, но затем, в связи с передачей фонда в Государственный архив Российской Федерации, работа была приостановлена и возобновилась только через восемь месяцев. С началом работы в октябре 1995 г. в нашу группу влились совсем молодые люди: научные сотрудники, студенты Православного Свято-Тихоновского богословского института.
– Кто еще входил в состав группы?
Кроме меня, с самого начала над документами работали П.Ж. Озол, Т.Я. Бронштейн, затем к нам присоединились Н.С. Мусиенко, Г.А. Веселая, 3.А. Соколова, М.Г. Николаев и многие другие. Состав группы периодически менялся, в основном это были родственники репрессированных, но не только.
Где то в 1996 г. появилась Лидия Алексеевна Головкова. По рекомендации директора издательства «Возвращение» и председателя одноименного общества, занимающегося темой репрессий, С.С. Виленского, М.Б. Миндлин назначил ее главным редактором книги памяти «Бутовский полигон», и мы начали готовить первый выпуск. Так мы работали до 2004 г., всего книг получилось восемь.
– Как к вам относились сотрудники ФСБ?
На удивление хорошо! На этом этапе неоценимую помощь группе оказывали сотрудники ФСБ, занимавшиеся той же проблемой: начальник группы реабилитации Н.В. Грашовень, о котором я уже рассказывала, его заместитель М.Е. Кириллин. Постоянно работал с нашей группой и разделял все ее трудности и заботы ныне покойный И.В. Ерофеев. Тесно сотрудничали с нами В.Н. Левицкий, С.Н. Парфенов и Н.С. Грищенко. Молодые работники ФСБ многое не знали о массовых расстрелах. Для них самих это стало откровением, и они старались всеми силами нам помочь.
– Расскажите, пожалуйста, когда вы познакомились с протоиереем Кириллом Каледой?
8 мая 1994 г. было освящение Поклонного креста на Бутовском полигоне. Присутствовало много священников и родственников пострадавших. Это было такое радостное и трогательное событие! Все в слезах... мне и сейчас трудно говорить. Там был и Кирилл Глебович Каледа, но я его тогда еще не знала. В этот же день он мне позвонил по поводу священника Владимира Амбарцумова. Я сказала, что он есть в бутовских списках, и вскоре у меня дома появился милый молодой человек (улыбается). Очень славный, сразу вызвался мне помочь.
Это и был Кирилл Каледа, сейчас он уже настоятель бутовского храма, протоиерей. У меня тогда уже была набрана почти вся «красная книга» – чуть чуть оставалось. Кирилл Глебович нашел людей, которые сверстали нам «Мартиролог расстрелянных и захороненных на полигоне НКВД «Объект Бутово» 08.08.1937–19.10.1938», а потом договорился с издательством «Зачатьевский монастырь». Тиражом 500 экз. по благословению Патриарха Алексия II книга в 1997 г. была издана.
После выхода книги мне многие звонили – искали своих пропавших родственников, хотели узнать подробности.
Наконец я передала списки в Богословский институт (с 2004 г. – Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет) Николаю Евгеньевичу Емельянову, который создал очень хорошую базу данных. Без преувеличения, это самая лучшая база данных по репрессированному духовенству. Николай Евгеньевич учил меня работать на компьютере. Когда он был рядом, у меня все замечательно получалось, а потом ушел и у меня файлы начали пропадать. Он умер в прошлом году...
А потом из этого мартиролога «выросла»Книга памяти?
Да. Самое основное в нашей работе – это, конечно, просмотр дел и составление аннотаций о погибших. Этим занимались многие, а когда пришла Лидия Алексеевна Головкова, она стала собирать материалы, искать авторов для статей – так появился восьмой том «Бутовского полигона». Часть собранных ею материалов публиковались в первых семи томах "Книги памяти", по 2–3 статьи в выпуске. Писали их самые разные люди, рассказывали о своих погибших родственниках.
Еще с нами работала Мария Борисовна Годяева, у которой в Бутове был расстрелян дед. Ей пришлось много раз перелистывать все семьтомов «Бутовского полигона» – она выбирала адреса расстрелянных в Бутове, имена инвалидов, школьных учителей для статей, вошедших в Книгу памяти.
– Расскажите, пожалуйста, как строился первый храм в Бутово.
25 июня 1995 г., в день Всех святых, в Земле Российской просиявших, в Бутово привезли походный храм и была отслужена первая Божественная литургия на Бутовском полигоне. Был прекраснейший день, солнечный. Я продавала тогда крестики. Очень много детей было, приходили с малышами даже в колясках! Люди как-то сразу признали это место святым. А потом сразу начали строить храм. Его привезли с Севера Сережа, старший брат отца Кирилла Каледы, с женой Анечкой, они многое сделали для общины. Анечка занималась садом, весь полигон был в цветах, кругом цвели клумбы. А напраздники пекла необыкновенные пироги.
Вместе с храмом с Севера приехали рабочие, они его и собирали. Храм освящали несколько раз: сначала первый венец, а потом и всю церковь целиком. Денег у нас не было, на что мы храм построили – один Бог знает. Еще когда только собирались строить храм, благочинный спросил нас: «А деньги у вас есть?» – «Нет, – отвечаем, – у нас денег». – «А на что же вы собираетесь строить?!» – «Сие никому неизвестно». А когда пришло время крест ставить, зима на дворе была, мороз. Лесенка на купол высокая, скользкая и очень узкая – у нас сердце замирало, когда Сережа Каледа лез по ней. Я боюсь высоты, смотреть на такие вещи не могу, а смотреть хотелось! Мы все любим этот храм, он для нас самый родной.
– Через ваши руки прошли сотни, а может, тысячи документов о безвинно пострадавших. Какие особенно вам запомнились?
Как-то я взяла одно дело, там конвертик приклеен, и на нем написано: «Шпионское письмо». Ну, думаю, как интересно, сейчас я там что то увижу, а оказалось, это псалом девя
ностый...
«Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его».(Псалтирь. Глава 90).
Беседовала АНАСТАСИЯ ДЕМИНА.
Источник: сайт "Духовно-нравственная культура подрастающего поколения России".